Если верить календарю, то июль приближается к своему концу. Но мой отдых только начинается. В понедельник в восемь вечера я уже буду сидеть в купе, ожидая когда принесут постельное белье. Вы же помните то ощущение, когда выходишь в коридор, и тебя покачивает из стороны в сторону. Поезд мчится вперед, ты движешься по волнисто-изогнутой траектории и 'лишь бы не ввалиться ни к кому в купе' и 'хоть бы в туалет не было очереди', а потом 'надеюсь, получится открыть окно'. Некоторые еще ставили пустые бутылки в проем, чтобы окно не захлопнулось обратно.
Проверка билетов на входе и 'ваше место такое-то' и мое милое 'спасибо' с лучами морщинок вокруг глаз.
В поездах есть какая-то своя особенная романтика, пахнущая пылью и новыми знакомствами. В этот раз я еду с родителями, но когда-то я ездил самостоятельно. Помню, что когда ночь вступала в свои права, свет в коридорах приглушали до такого желтовато-оранжевого цвета. Я не мог мешать своим попутчикам спать, поэтому сидел в проходе на таком стуле, который обычно прижат к стене, и читал Эдгара По, еле разбирая буквы, но с твердым желанием дочитать рассказ до конца. Иногда ночью я не могу уснуть, поэтому чаще слушаю музыку, а если твой попутчик тоже не спит ( и если он тебе приятен), то можно даже поговорить за жизнь. В таких разговорах обычно отпускаешь душу, даже покурить за компанию можешь, выдыхая с дымом все свое горькое сожаление, копившееся долгое время, преследовавшее тебя.
На длинных остановках можно спуститься на перрон, потянуться на теплом солнце, подставляя свое заспанное и помятое тело свету, посмотреть на людей вокруг.
Потом вернуться в вагон, высунуться в окно по грудь и смотреть на вокзал, остающийся позади.
Как же я уже хочу сидеть в своем номере, а еще лучше на балконе. Вечером. В халате. С мокрой головой. И в тапочках. И чтобы ноги обязательно были закинуты на соседний стул. Вино. Но только красное сухое. Сыр. Дорблю. Или какой-нибудь другой. Виноград, персик или нектарин. И, ей-богу, я буду любить весь мир.